Читаем без скачивания Жизнь за корону - Светлана Бестужева-Лада

– Этот надутый индюк Густав не соизволил приехать во дворец, – выпалила Мари. – Он, кажется, возомнил себя невесть кем.

– Не приехал? – поразилась Екатерина. – Совсем? Он заболел?

– Если бы, – фыркнула Мари. – Наш распрекрасный король, кажется, раздумал жениться. Но в первый раз ему хотя бы пытались подсунуть эту горбатую уродку, принцессу Мекленбургскую. А наша Александрина…

– Странно, – задумчиво произнесла Като. – Король казался мне настоящим рыцарем, а рыцари так не поступают.

– Вам еще рано рассуждать о таких вещах, ваше высочество, – сказала генеральша Ливен, вернувшаяся в этот момент в комнату. – Это государственные дела, политика, в которую женщины вообще не должны вмешиваться…

– Скажите это императрице, мадам, – ядовито ответила Като. – Ей наверняка понравятся ваши рассуждения.

Воспитательница багрово покраснела, но все-таки нашлась:

– Ваша августейшая бабушка – необычная женщина. Когда вы станете такой же монархиней, как она, что маловероятно…

– Посмотрим, – фыркнула Като. – Я-то обязательно буду носить корону, когда выйду замуж. Например, за внука французского короля. Он очень обаятельный…

– Ваше высочество, – ледяным тоном отозвалась воспитательница, – девице в вашем возрасте не пристало говорить о подобных вещах. Предоставьте событиям идти своим чередом.

О том, что на самом деле произошло накануне в Тронном зале Зимнего дворца, Като узнала только несколько лет спустя. Заключая брачный договор старшей внучки со шведским королем, русская императрица настаивала на том, что будущая королева сохранит свою религию. Первоначально никто против этого не возражал, но когда договор оставалось только подписать, обнаружилось, что пункта о вероисповедании там просто нет. А сам король Густав, еще даже не достигший совершеннолетия, категорически отказывался обсуждать эту тему.

Густав-Адольф с детства привык к проявлению поклонения и восхищения, столь обычных при королевских дворах и вообще в придворной среде. Противоречий он не терпел вообще, самолюбие его было непомерным до болезненности. Кроме того, за образец поведения он взял не слишком привлекательную личность из своих предков – короля Карла Двенадцатого, современника и извечного врага Петра Великого, так что грубые солдатские выходки были для юного короля в порядке вещей, равно как и достаточно пренебрежительное отношение к женщинам вообще.

Ирония судьбы заключалась в том, что в глубине души Густав был к религии совершенно равнодушен и прибегал к ней лишь тогда, когда это было выгодно ему по тем или иным причинам. В общем, характер у молодого монарха был не слишком приятным, но из красивого мальчика он превратился в красивого юношу, чем невольно привлекал к себе людей. В большинстве своем, конечно, женщин, которые пленялись его внешностью и порой совершенно теряли головы.

Даже Екатерина, отменно разбиравшаяся в людях, при личной встрече с королем Густавом, который приехал просить руки ее старшей внучки, была приятно удивлена благородством осанки семнадцатилетнего короля, который выглядел вовсе не «королем-ребенком» и вел себя естественно и вежливо. Высокий, стройный, приятный в общении юноша старался держаться с важностью, подобающей монарху.

И вот в день обручения, 11 сентября 1796 г., оказалось, что статью о вероисповедании будущей королевы исключили из брачного договора по приказанию короля А в ответ на все настояния раздраженно ответил: «Нет, не хочу!» И, рассерженный, ушел в свою комнату, хлопнув дверью и заперев ее на ключ. Через несколько дней короля Густава со свитой уже не было в России.

А маленькая Като на всю жизнь усвоила: внешность обманчива. Прекрасный принц стал в ее глазах отвратительным чудовищем, сделавшим несчастным всю их семью. Более того, косвенно он стал причиной того, что обожаемая бабушка занемогла. Императрица, уже видевшая свою старшую внучку шведской королевой, слишком близко к сердцу приняла свое поражение. Подозревали, что в тот злосчастный день Екатерину постиг легкий апоплексический удар.

Но в моральном, а не физическом плане это был уже второй серьезный удар по неколебимому доселе авторитету «Семирамиды Севера». Первый же ей совершенно неожиданно нанесла невестка – вечно покорная свекрови и угодливая до приторности Великая княгиня Мария Федоровна.

Когда в апреле того же, 1796 года, она родила третьего сына и девятого по счету ребенка – Николая, Екатерина пригласила ее на приватную беседу. В исходе этой беседы императрица тогда не сомневалась, равно как и в том, что ее старшая внучка вот-вот станет шведской королевой.

– Мадам, я прошу вас подписать вот это, – будничным тоном сказала императрица, протянув невестке какой-то документ.

Мария Федоровна прочла – и похолодела. Свекровь предлагала ей «всего-навсего» подписать акт, согласно которому она признавала необходимость передачи престолонаследия Российского трона не мужу, Великому князю Павлу Петровичу, а их старшему сыну – Александру.

– Я не могу это подписать, Ваше Величество, – пролепетала она.

– Отчего же? – холодно осведомилась Екатерина.

– Это же… это же незаконно.

– Почему? И вы, и я прекрасно знаем, что мой сын не в состоянии управлять таким государством, как Россия. Его умственные способности…

– Его высочество, мой супруг…

– Пошел в своего батюшку, у которого тоже были нелады с головой, – перебила ее Екатерина. – Подписывайте, мадам. Тогда после меня государство перейдет в руки идеального монарха.

– Нет! – неожиданно твердо ответила Мария Федоровна. – Я не могу предать собственного мужа, отца своих детей.

– Тогда ждите сюрпризов, – надменно фыркнула Екатерина. – Впрочем, я всего лишь хотела знать ваше мнение, и эта подпись – пустая формальность, которая ничего не решает. Я вас больше не задерживаю, милочка.

Вернувшись к себе в Гатчину, великая княгиня тут же написала письмо Александру, в котором просила его также отклонить предложение бабушки, чтобы не стать причастным к позору унижения своего отца. «Дитя мое, держись, ради Бога, – взывала она к нему. – Будь мужествен и тверд. Бог не оставляет невинных и добродетельных».

Втайне Екатерина надеялась, что решение примет сам Александр, и очень рассчитывала на то влияние, которое имел на него воспитатель, швейцарец Лагарп. Императрице не раз доносили о том, что воспитатель позволяет себе говорить со своим подопечным о вещах, которые привели Францию к катастрофе.

Однако больше всего Екатерину заботило то, как воспользоваться влиянием этого человека на своего ученика, с тем чтобы он внушил ему, если представится случай, согласиться унаследовать императорскую корону вместо своего отца. Пригласив Лагарпа, она, без особых предисловий, заявила:

– Я рассчитываю на вашу поддержку, месье. Точнее, на то влияние, которое вы имеете на моего внука. Укрепите его в мысли о том, что он должен унаследовать трон после меня.

– Но…

– Знаю, законный наследник мой сын. Но вы же не будете отрицать, что Великий князь Павел… не совсем уравновешен и не способен мыслить в государственных масштабах.

– У его высочества своеобразный, но очень живой ум, – попробовал было возразить Лагарп.

Но императрица властным жестом прервала его:

– Слишком живой. И слишком своеобразный. Короче, я желаю видеть своим наследником великого князя Александра Павловича, а впоследствии – его детей.

– Я не чувствую себя вправе взять на себя такую ответственность, – самым почтительным тоном, но совершенно непреклонно, ответил Лагарп.

Лицо императрицы окаменело. Она давно отвыкла от возражений, да еще со стороны какого-то преподавателя-щвейцарца. Застывший взгляд императрицы яснее всяких слов дал понять Лагарпу, что его карьера при российском дворе закончена: Екатерина сурово карала и за меньшие прегрешения. Почтительно раскланиваясь и пятясь, он ретировался, ожидая немедленного изгнания.

Но… его не последовало. Тогда наивный швейцарец, решив, что императрица поняла всю неправедность своих замыслов и отказалась от планов изменения порядка престолонаследия. И не нашел ничего лучшего, как попытаться в последующие дни наладить сближение своего воспитанника с отцом, внушая ему принципы сыновей почтительности и привязанности.

В результате Александр несколько раз в беседах с отцом, как бы обмолвившись, называл Павла «Ваше императорское величество», что очень понравилось «вечному наследнику», но просто взбесило Екатерину, естественно, узнавшей об этих обмолвках практически мгновенно.

Ее реакция тоже оказалась мгновенной. Вторично вызвав Лагарпа к себе в кабинет, императрица, не раздумывая, подписала документ об его увольнении и вручила ему. Александр, весь в слезах, только сокрушался, то ли не имея возможности, то ли не желая что-либо изменить в отношении любимого воспитателя.